Певец Приирпенья

Выступавшего в печати под множеством псевдонимов и криптонимов Антония Марцинковского (A.A.***; A.N.; A.N***; A. Nowosielski; Albert Antoni; Albert; Albert Gryf; Albetus Parvus; Ant. M.; Ant. Now…ski; Antoni Nowosielski; M,; N***; Mateusz Strucel), можно считать и своеобразным летописцем Приирпенья, прежде всего местностей, расположенных в районе современного города Ирпень, Гостомеля и киевской Пущи‑Водицы. В своих писаниях он упоминает не только множество имен здешних украинских селян, но и описывает те или иные случаи из их жизни, вводит в повествование образцы народной речи, их пословицы и поговорки, рассказывает об их быте, поверьях, порой весьма детально характеризует отдельные стороны народной трудовой деятельности. Во многих подробностях, неизвестных современным краеведам, мы узнаем чем и как жила эта земля полтора столетия назад.

Чего стоят одни только описания местной природы, особенно огромных лесов к западу и северо-западу от Киева: «Околицы Киева, ‑ писал Марцинковский, ‑ с севера и запада – лесные. Днепр к Полесью, Ирпень, Здвиж – покрыты сосной или березой и великолепным чернолесьем… Густой лес, стройные березы, толстые, раскидистые липы, высокие сосны, разбросанные по полю груши…». С отдельными лесными урочищами он связывает те или иные истории, произошедшие в его бытность или известные ему по рассказам стариков: «В Мостыщенском лесу, в урочище Тополя, был когда-то лесовик, всегда в полночь гукал он в чаще…». В приирпенских лесах якобы зарыты и многочисленные клады, о которых постоянно говорят здешние крестьяне, ищущие их. Вот, например, «старый Семен Цыбуля» или «Нечипор Пампушка».

С сокровищами было связано и немало местных полулегендарных историй, описанных Марцинковским. Одна из них начиналась так: «Был некогда в Мостыщах человек Игнат Карапыш, прадед того Тимофея Карапыша, что живет возле леса…». А вот сказание «старого Кизяка» из Приирпенья, некогда служившего у одного пожилого киевлянина «на Глыбочыцы», постоянно читавшего «книжку о сокровищах, зарытых … на целом свете и в Туреччине и в Немеччине», а также и «в селе Пашковке, в таком-то и таком-то лесе», где «стояли некогда… гайдамаки», спрятавшие там «большой пребольшой клад» под «огромным камнем». Подобный камень и в самом деле находился в одноименном лесном урочище, в Пашковском лесу, что на полдороги из селения Фасова до Пашковки.

Топографические привязки тех или иных событий, описанных Марцинковским всегда очень точные. Часто он подробно описывает то или иное примечательное место: «Там через лес тянется яр, в котором когда-то давно струился ручей аж до Ирпеня; есть еще люди, которые помнят, что в нем была вода, стоял колодец и над ним высокие зеленые тополя. Ныне нет уже ни тополей, ни ручья, ни колодца, видно только дно яра, поросшего сосняком, молодыми березками и густой лещиной…».

Одними из самых ценных, не потерявших своего значения до сего дня, являются наблюдения Антония Марцинковского над религиозной жизнью простого украинского народа. Он, в частности, писал о его приверженности христианству: «Из древней мифологии Славян украинский люд сохранил очень немногое; ныне он не помнит ни одного имени из старых богов язычества. Это наверняка является плодом стараний христианского духовенства». Впрочем, «миф религиозный утрачен, миф социальный сохранился еще до сих пор в обрядах, которые люд наш чтит как реликвии священной старины, чтит, хотя давно смысл их не ясен и никто сейчас не знает, что они отображают».

Оценивая свою деятельность в области украиноведческих разысканий, Антоний Марцинковский восклицал: «Самым горячим моим желанием является то, чтобы нашлись единомышленники в деле, которое я начал один без какой-либо помощи. Из этой руды немало можно добыть чистейшего золота». Последующее развитие украиноведения показало, что этот мостыщинский шляхтич был абсолютно прав.